8. Последний месяц в СССР
К августу 1942 года в полевом госпитале, организованном в гузарской мечети, становилось все меньше больных солдат и гражданских. Несмотря на это, там все равно умирало много людей. У меня сердце сжималось, когда я видела, как больничная повозка, запряженная лошадью, медленно ехала в сторону импровизированного кладбища. Под большой темной простыней, медленно покачивавшейся в ритм шагов лошади, угадывались только очертания тела. В сложившейся ситуации хоронить каждого умершего в гробу было невозможно.
Когда мои занятия по гигиене закончились, меня направили в госпиталь для дальнейшей подготовки, а также в качестве помощника. Моей обязанностью было ассистировать молодому хирургу. К сожалению, из-за отсутствия подходящих 
инструментов и лекарств можно было проводить только самые простые операции.
Доктор обучил меня основам сестринского ухода, я многому у него научилась. Большинство пациентов лежали на циновках на полу помещений, окружавших внутренний двор мечети. Мне особенно запомнились два пациента. Один из них – маленький мальчик. Он находился в крохотной палате с большой язвой на щеке, вызванной отсутствием витаминов. Я надеялась, что он не слишком страдает – нервы были уже повреждены. Мы только могли наносить мазь с добавлением витаминов на его рану. Было очень печально, что он был в полубессознательном состоянии, а мы не могли помочь ему или спасти его. Доктор отвел меня к другому пациенту, лежавшему на полу: тоже доктору. Молодой хирург держал его за руку и пытался успокоить, ласково разговаривая. Это все, что мы могли для него сделать. Позже я узнала, что он умер вскоре после этого. Его звали доктор Суморок. Он был дядей моей подруги, с которой я жила, когда нас депортировали.
Молодой хирург делал все, что мог, чтобы облегчить страдания пациентов, а также помочь мне преодолеть мои собственные страхи. Также он пытался научить меня делать уколы, используя себя в качестве подопытного кролика. Но я не могла заставить себя сделать это. Я научилась ставить уколы только три или четыре года спустя в Храме Назарета в Палестине.
По ночам мы забирались на плоскую крышу мечети по узкой внутренней лестнице. Мы спали на циновках, завернувшись в шинели, под звездным небом Узбекистана.
Предполагалось, что после окончания нашей подготовки в госпитале руководство лагеря заберет нас и отвезет обратно в лагерь. Но так как никто не приехал, я решила вернуться самостоятельно. Уже наступило самое жаркое время суток. Жара была настолько невыносимой, что я получила солнечный удар и, добравшись до лагеря, полностью обессилела. Меня поместили в специальную палатку. На входе висели влажные простыни, обеспечивая некоторую защиту от жары. Мы также укрывались влажными простынями, чтобы сбить температуру.
Я была сильной и вскоре восстановилась, но из-за болезни мое состояние не позволило мне сдать экзамен по сестринскому уходу и получить диплом у старшей медсестры. Жара и продолжительный голод постепенно подрывали наши силы.
Женщина-капрал (волонтер старше нас) организовала нам работу. Мы делали сырцовые кирпичи сероватого цвета из высушенной на солнце земли, используя для этого специальные формы. Затем мы вместе с нашим капралом относили их в лагерь и при этом пели известные патриотические польские военные песни. Мы помогали строить из этих кирпичей укрытие от жары, которое напоминало эскимосскую хижину. Оно позволяло глотнуть свежего воздуха.
Мы с нетерпением ожидали отъезда из Советского Союза. Нам говорили, что поездов не хватает. Ожидание казалось бесконечным. Нами владело чувство тревоги о будущем. Мы надеялись, что поезд увезет нас, и в то же время жили в постоянном страхе, что русские не пустят его, что не будет следующего поезда или что вообще не будет никакого поезда.
